«Человек всегда легко поддавался соблазну – и до сих пор это делает, – принимая особую форму бытия человека за его сущность»

Фромм Э.

В образованной тридцатипятилетней замужней женщине скрывается молодая девушка, которая хорошо помнит, что такое быть победителем в споре или получить высшую отметку на занятиях; как с бешено бьющимся сердцем управлять разгоряченной лошадью или поднять ее двадцать раз на дыбы, пока у нее не пойдет пена изо рта... Девушка, которая была уверена в своих силах, в осуществлении мечты и писала в дневнике: “Когда я вырасту, я буду как Элизабет Тейлор”, и которая, вероятно, стала матерью того, кто сейчас говорит: “Я хочу быть похожим на Билли Джин Кинга”.

Как же так, эта женщина уже достигла тридцатипятилетнего возраста и все еще должна спрашивать у мужа деньги на расходы? И чем он весь день занимается у себя в офисе с красивыми молоденькими девушками, если, придя вечером домой, говорит: “Дорогая, я сегодня очень устал”. Разве он не знает, что под шрамами от растяжки кожи скрываются ее сексуальные инстинкты, которые работают так хорошо, как никогда раньше? Почему она должна скучать целыми днями? Убивать время — это самоубийство. Время, которое она убивает, это все, что осталось у нее в жизни.

В среднем возрасте в женщине проявляются так называемые плохие черты внутреннего “я” (“Я не знаю, во что мне верить”, “Я даже не уверена, что мне нравятся мои дети”) и стремление найти такую модель поведения, которая позволит ей самоутвердиться, самой направлять свою жизнь и нести за нее ответственность. Это рвутся наружу ее внутренние чувства: “Дайте мне войти в этот мир! Я хочу быть изящной и важной. Я хочу, чтобы мой талант был оценен по достоинству. Можно ли начать учебу с того момента, когда я ее прекратила? Могу ли я еще быть привлекательной для мужчин? Я хочу, чтобы меня принимали всерьез. Я хочу, чтобы мне помогли избавиться от моих страхов”. Такой формой проявления является «искание формы»1.

Под маской жесткого, медленно, но упрямо продвигающегося по жизни сорокалетнего мужчины, полностью отдающего себя работе, скрывается юноша,

1 у Поршнева Б. Ф. выступает как свидетельство «человечности» сдерживающий слезы: “Время уходит!” Этот “юноша” хочет сказать: “Как я сожалею о некоторых вещах, которые делаю: раболепствую перед начальством и зарываю молодые таланты, трачу время на составление деловых бумаг и проталкиваю на мировой рынок ненужный продукт. Лучше бы я стал кому-то другом (например, своим детям) или хоть на йоту увеличил реальную ценность мира. Но время уходит. Если я не потороплюсь, не стану менеджером или не напишу бестселлер, то потерплю фиаско в жизни. Я стану неудачником, который ждет, когда от него избавятся за ненадобностью. Я не горжусь тем, что не гоняюсь за каждой аппетитной задницей, хотя моя жена дома отдаст все за одно только прикосновение. Но я знаю, как попасть наверх. Боже мой, я не могу больше рассчитывать на этот старый разболтанный механизм. Он слишком ненадежен, и именно тогда, когда я в нем нуждаюсь”.

В мужчине просыпаются и требуют, чтобы он их принял, признал, усвоил, те чувства, которые он раньше подавлял в себе. В нем начинает проявляться его скрытое чувствительное “я”. “Я хотел бы, чтобы мне разрешили оставаться самим собой: иногда мягким, зависимым, но наряду с этим тщеславным и жадным, ревнивым и конкурентоспособным. Я не хотел бы, чтобы меня считали сильной личностью. Я хотел бы, чтобы меня избавили от этого панического страха”.

Лишь собственное “я” может спасти мужчин и женщин, находящихся в середине жизни. При прохождении жизненного цикла нелегко освободиться от чужого влияния в своих фантазиях, так как основные элементы нашего внутреннего “я” связаны с другими людьми: родителями, друзьями, детьми или наставниками. Когда мы переходим ко второй половине жизни, привязанность к этим людям становится меньше или вовсе утрачивается. И выясняется, что привязанности, которые мы считали жизненно важными, не столь значимы для нас. Осознание этого толкает нас на поиски истинного единства с нашим внутренним “я”.

Карл Юнг был первым крупным аналитиком, который рассматривал средний возраст как время максимального потенциала для развития личности. В это время мы стремимся к неразделенному внутреннему “я”, чего нам всегда не хватало. Надежда на обретение безопасности, в другом исчезает, конфликт назрел. Следовательно, мы можем освободиться от многих наших архетипических представлений “женского” и “мужского”, которые мы подсознательно проецируем на партнера. Юнг говорит о необходимости “сопоставлять наш собственный контрсексуальный аспект” и интегрировать его, что позволит произвести экстраординарное обогащение всего опыта.

В конце концов, это неустановившийся процесс. “Нетрудно представить, что случится, если муж проявит мягкость, а жена — остроту ума”, — пишет Юнг. В том, что мужчины среднего возраста становятся мягкими по характеру, а женщины — воинственными, он видит признак того, что этим людям не удалось согласовать свою внутреннюю жизнь с признанием себя. Левинсон также отмечает принятие женских качеств в себе как одну из важных задач для мужчины при переходе к середине жизни.

Многие мужчины обнаруживают в себе ранее подавленные чувства, которые пробиваются сквозь маску, как только человек достигает среднего возраста. Сорок лет — это время, когда происходит обнаружение тех эмоциональных свойств внутреннего “я”, которые не подходили для сильных, динамичных, рационалистичных молодых мужчин в двадцать пять лет. Многие из этих качеств переносились на женщин, которых они могли любить, бояться или ненавидеть за то, что те имеют такие качества.